[indent] За что Дану безоговорочно любил работу в заповеднике, так это за возможность контактировать в течение дня только с чешуйчатыми, шерстистыми, перепончатолапыми, клыкастыми, оперёнными... И совершенно точно - не с сородичами. Необходимость кому-то что-то объяснять, отстаивать свою точку зрения, да даже просто вести беседу с очевидными представителями деградирующей эволюционной ветви эссиан доводила зоолога до ручки. Что уж говорить о том, что ему, эмпату, долгие контакты с другими людьми банально давили на голову во всех возможных интерпретациях этого выражения. После подобного Рианэн был готов убивать.
[indent] Возможность такая, чисто теоретически, у него имелась. Но невозможность приведения её в действие злила только сильнее. Вторая, тайная жизнь, со своими обязанностями, с необходимостью скрывать информацию о себе самом, по идее, открывала пути к влиянию на общество, но Дану давно уже перестал быть наивным мальчишкой, только недавно открывшим в себе способности к эмпатии, которого легко завербовала эссианская разведка. Он хотел нести пользу, он всё ещё верил, что его многолетняя служба не проходит даром. Но иногда цена за это казалась слишком высокой.
[indent] Безусловно, если бы не задание "сверху", товарищ директор вряд ли так скоро сошёлся с товарищем сенатором Илларэном. Эта мысль в любое время смягчала вскипячённого Рианэна, который иной раз был готов послать всё и улететь куда-нибудь на Скату. Он не раз задумывался о том, что рано или поздно они с Морном всё равно встретились бы второй раз. Разговорились, очаровались друг другом, стали бы писать в ночи какие-то глупости друг другу на личные адреса, чтобы вскоре понять, что день друг без друга - очень скверный день. Но именно поставленная задача вынудила Дану связаться с молодым политиком первым, ведь Илларэн, как бы ни говорил в день их знакомства о желании побывать в заповеднике, так и не написал ему. Ситуация казалась зоологу ироничной, вот только поделиться юмором с супругом он не имел права.
[indent] И это было тем фактором, который омрачал даже самый приятный момент в жизни Рианэна. Тем, что добивало в момент наибольшего упадка. Что доводило до белого каления, когда мужчина и так уже заводился от злости. Секретность его службы следовало соблюдать со всеми без исключения, и семьи это тоже касалось. Для начальства из разведки любимая работа Дану была лишь прикрытием, супружество - удобным положением рядом с назначенным объектом наблюдения и сенатом в целом, любое проявление обычной жизни счастливого эссианина - имитацией гражданской жизни сотрудником секретной службы. Мужчина не спешил никого ни в чём убеждать, но сама мысль о том, что он не до конца честен с возлюбленным, что он так или иначе ведёт двойную жизнь, не делала ни проще, ни лучше.
[indent] Входная дверь с тихим шорохом закрылась за его спиной. Час был уже поздний, Морн наверняка заблокировал рабочие контакты до утра. Сегодня он должен был остаться дома - небольшой бонус работы политика, который сводился на "нет" необходимостью в любой точке системы оставаться на связи и быть в курсе всего происходящего. Иногда Дану в свой выходной заставал супруга говорящим по голосовой связи с приёмной Каари или личным секретарём прямо из кухни во время приготовления завтрака. В пижамных штанах или лёгком халате после утреннего душа - а то и вовсе без одежды. Иногда приходилось забирать коммуникатор у парня перед сном, будучи уже в постели. Или рявкать на не унимающиеся уведомления, когда сенатору Илларэну было ну совсем не до них, пусть там хоть смена власти происходит. Всё чаще они договаривались соблюдать рабочие часы даже на удалённом доступе, и Морн даже справлялся с этой задачей, как и положено настоящему хорошему мальчику. Но вот у Рианэна иной раз случались непредвиденные обстоятельства, и если зверушкам он простить нездоровье мог, то внезапные встречи по приказу контрразведки бесили. Особенно - тем, что об истинной причине задержки приходилось врать дома.
[indent] Супруг ждал его в спальне - хотя Дану предположил, что уже почти и не ждал. Решил, наверное, что в заповеднике снова что-то случилось, и товарищ директор останется там на всю ночь. Однако он явился, и Морну не нужна была эмпатия, чтобы догадаться, что муж не в духе. Рианэн устало выдохнул и прямо в одежде упал на постель лицом вниз, вытянутыми вперёд руками касаясь бедра молодого возлюбленного через одеяло.
[indent] - Когда в следующий раз будете принимать поправки в положения о родительстве, позови меня. Есть несколько формулировок для дебатов. Правда, придётся их подкорректировать, иначе они цензуру не пройдут. А вообще я бы добавил туда несколько строгих запретов. Потому что некоторым членам нашего драгоценного общества потомство заводить категорически не рекомендуется. Если такое будет плодиться и закреплять свои гены, мы рано или поздно деградируем до плоских червей.
[indent] Он бухтел в кровать, но ничуть не сомневался: Морн слышит каждое слово. Станет ли уточнять, оставит ли супруга наедине с его злобой, которая не была видна внешне, но бурлила внутри - Дану предугадать не мог. За их недолгую пока ещё семейную жизнь у них не случалось конфликтов, не было срывов ни с одной из сторон, ни один из них не видел другого в гневе. Илларэн, вероятно, по долгу службы умел сохранять лицо даже при очень сомнительных обстоятельствах, оставался дипломатичным, хотя тяжело укрыть истинные эмоции от мужа-эмпата. Рианэн же в целом казался флегматичным - даже самому себе, хотя порой задумывался, не является ли это ярким примером биологической адаптации. Как бы то ни было, вымещать злость в присутствии Морна, а уж тем более на нём, в планы зоолога не входило, но придумать способ быстро и безболезненно спустить пар до прихода домой ему не удалось. И пусть теперь ему, возможно, придётся объяснять парню, что стало причиной его настроения, пусть придётся придумывать что-то или недоговаривать, как всегда, казалось достаточно логичным и естественным разделить своё состояние с самым близким. Пусть даже совсем ничего не знающим, но тем единственным, кому Дану, будь у него возможность, выложил бы всего себя до последней печёночной балки, до последнего анастомоза, до каждой мельчайшей клеточки, до самой задохленькой митохондрии.