ПИТРО ГЛИФ | PITRO GLYPH
ксенобиолог

Jared Leto

29 | ксенобиолог | Астероидный пояс

О ПЕРСОНАЖЕ

Мама родила Питро лет в 16, да так ловко, что про папу больше никто не слышал. По крайней мере, если мама и слышала, то с Питро не делилась. К тому возрасту, когда маленький Пит стал хоть что-то осознавать, мама была уже, так сказать, секс-работницей где-то на Поясе астероидов. Пит смутно это время помнит. Помнит переезды, помнит, что за ним присматривали какие-то ярко накрашенные и одетые девушки и мужчины, но, в целом, никаких ужасных потрясений у него не случилось.

Потом подрос, стал все понимать... и отнесся очень спокойно. Привык, может быть. Да и тема секса для мелкого точно не была запретной, он слышал столько историй от маминых знакомых, что удивить его чем-то было сложно. Да и сам набрался опыта довольно рано, благо что окружение не парилось, а маме внука сын принести не мог. Ну, технически. Чуть позже даже стал под присмотром мамы и знакомых подрабатывать и сам. Запрещать не запрещали, подростку было интересно, а законы... Ну, есть вещи, о которых официальным социальным службам и знать ни к чему.

Мама, правда, решила, что все-таки сыну такой судьбы не хочет. А так как к этому времени у нее водились деньги, то сына она отправила учиться-доучиваться на Землю. Затея была бы провальная, не окажись у Питро Глифа действительно светлые мозги. Так как подрабатывать ему не нужно было, чтобы прожить, то он ушел в учебу и исследования. Выбрал специализацию - биология, потом познакомился с профессором Максом Манном и с подачи преподавателя увлекся ксенобиологией. Учеба давалась если не легко, то без сложностей, Питро выбранная отрасль нравилась, с профессором Манном отношения были чудные. Тот даже привлек студента к работе над давним своим проектом - созданием организма, способного выжить с открытом космосе самостоятельно. И не только выжить, но и вести сколько-нибудь активный образ жизни и, главное, репродуцироваться. До сих пор, пусть себе попытки были, такое ученым не удавалось. Все, что могло выжить в космосе, было слишком аморфно для хоть какого-то использования.

Потом случилась беда. Финансирование проекта сократили, потом урезали, а потом - прекратили, несмотря на все попытки профессора Манна объяснить, что его исследования и эксперименты выходят на финальную стадию и он в одном шаге от успеха. Проект признали бесперспективным и провальным, и, скорее всего, большей частью потому, что друг профессора, который занимал в Римской академии астронаук высокую должность, этой должности лишился. Шит хэппенс.

Профессор Манн не сдался. Он не очень законно достал из лабораторий образцы, и добыл засекреченные исследования, и привлек к дальнейшей работе без денег пару помощников, которым доверял больше всего. Среди них был и Питро Глиф, у которого с профессором сложились почти сыно-отцовские отношения. Все равно отца у Пита никогда не было. Зато у Пита была мама, а у мамы были деньги, и сын их не смутился попросить. Так что дальнейшие исследования финансировал уже бордель. Неисповедимы пути науки!

Лабораторию устроили на одном населенном астероиде, где не особо часто светились власти, и продолжили работу. И преуспели! В лабораторных условиях очень сильно генетически доработанные тихоходки прекрасно существовали без воздуха, тепла и гравитации. Как говорился, хорошо кушали, играли и размножались "почкованием", потому что профессор решил, что лесбийский сепаратизм партеногенез спасет мир.

Все шло на удивление отлично, когда профессор объявил, что жить ему осталось пару месяцев в лучшем случае. А учитывая уровень медицинского обслуживания на забытом богом и людьми астероиде, то и меньше. Преданные последователи обещали продолжить его дело. И продолжили. Какое-то время работа шла, а потом случилось: мама срочно вызвала к себе Питро, у нее намечались проблемы, а пока Петро к ней спешил, то выяснил, что их подопечные каким-то образом выбрались за пределы лаборатории. Как, когда - еще надо выяснить, но суть в том...

Ну, в общем, суть в том, что на космолетах Астероидного пояса вовсю болтали о том, что то тут, то там среди летающих в пустоте камней встречали огромных многометровых тварей, которые, плавно загребая лапками вакуум больше инстинктивно, чем для пользы дела, дрейфовали по Поясу. Были и поменьше, водились стайками... Видимо, условия Астероидного пояса оказались для тихоходок идеальными.

"Ой блядь", - подумал Питро.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ

Некоторые тихоходки достигли размера земного кита, но их пока немного. Мелких уже достаточно развелось, чтобы пару раз они успели помешать локальным космическим перелетам по Поясу. Они не слишком разумны (не совсем микробы, так сказать, но и на дрессированную собаку не потянут), отлично себя чувствуют в космосе и без проблем плодятся. Судя по всему, в отсутствие стабильной гравитации и перебоев с питанием (солнце светит, разреженные молекулы летают), рост существ ограничен... ничем.

СВЕДЕНИЯ ОБ ИГРОКЕ

Пост-два-три в неделю. Большие буквы, объем в 2-3 тысячи.

ПРОБНЫЙ ПОСТ

Свернутый текст

Песок съедал звуки. Делал их хриплыми, тяжелыми, севшими, словно неживыми, уравнивая с пылью и ветром то, что пыталось среди него шевелиться. В безветренные дни живое выдавали следы, в ветреные оставалось лишь гадать, кто прошел по гребню той же дюны пять минут назад.
Орсон пробежался по цепочке следов, теряющейся вдали, взглядом, присел, гадая, пожал плечами и отправился дальше. Сегодня было ветрено, следы могли принадлежать кому угодно. Даже ему, если он закружил и потерял направление. Ориентироваться по солнцам на Инве было сложно. Иногда Орсону казалось, что он эту науку уже освоил, а потом он в очередной раз заходил черт знает куда.

Стоило обзавестись новым местным навигатором, видимо, пока он не забрел туда, откуда уже не возвращаются. Старый пал жертвой песчаного монстра - жало прошло через самый центр прибора, словно тот был не из пластика, а из масла, и когда из-под клавиш просочился багровый яд, Орсон решил, что сражаться за навигатор уже не стоит.

Монстра местные называли сита.

Когда Орсон попал в Пустыню, он инвийский знал плохо, обращаясь несколькими десятками разрозненных слов. Сейчас его запасы пополнились - хотел бы он знать, что думают о нем те инвийцы, с которыми он столкнулся и от которых нахватался новой лексики. Очень разнообразной - сотня названий для тварей разной степени зубастости и вонючести, тринадцать (Орсон сосчитал) обозначений песка, из которых разницу между тремя терминами он не обнаружил, равно как не смогли ее объяснить и местные, семь - для обычного ветра, девять - для штормового и бурь... И несколько десятков разных слов для того, чтобы описать, как именно кто-то скончался, умер, откинулся, закопался в песок, отходился, прокололся и угорел. Когда Орсон понял, что от названий монстров отлично образуются глаголы, предназначенные описать, что смерть пришла от конкретного адресата, он осознал, что с пустынным инвийским почти разобрался.

Несостоявшегося лингвиста наверняка считали шпионом и с удовольствием сдали бы, если бы за него была обещана награда, только вот в песках в основном гуляли люди, которых и самих можно было сдать за награду.

Цепь следов, по которой шел Орсон, совершенно замело. Он снова остался один, даже без иллюзорной компании.
Два солнца неспешно разминались над головой.
Дюны становились мельче и круче, песок под ногами так и норовил сорваться вместе с ходоком вниз. Орсон некоторое время сражался с гравитацией, но она, как всегда, победила. Он скатился вниз, наглотавшись затхлого песка, и едва отплевался.
Становилось жарко.

Принц покосился на небо, понял, что ничего не понял, поднялся и пошел дальше. Если идти достаточно долго, куда-то да придешь. В Пустыне это правило работало с оговорками, но работало же.

Через час ходьбы Орсон заметил у горизонта что-то коричневое и свернул туда. То, что издалека казалось выветренными скалами, оказалось руинами. Здание, если судить по толщине стен, когда-то было внушительное. Остались лишь тянущиеся в небо углы, осыпающиеся камнями в песок. Похожие выглядывали из песка и дальше, и Орсон двинулся было туда, когда расслышал голоса.