[indent] Кей волновался. Не сказать, что это была его первая международная конференция или первое важное событие в карьере, но вот программа такого масштаба между инвийцами и эссианами - это точно было впервые и, кажется, не только для него. Неважно, что война закончилась много десятилетий назад, Эллийский инцидент так и остался мыльным пузырём, а учёные двух систем уже глубоко и давно сотрудничали. Неважно, что сам он летал на Инве, как к себе домой, и проводил там едва ли не больше времени, чем дома в Идавеллире. И уж точно неважно, что происходящее сейчас долгое время казалось ему несбыточной мечтой. Всё это сегодня казалось неважным на фоне смутных тревог и отчётливого беспокойства, как бы всё не пошло прахом из-за чьей-нибудь провокации, словесной или не только, какого-нибудь мелкого промаха одной из сторон или ситуации, в которой кто-нибудь столь же влиятельный, сколь и взбалмошный, попросту передумает и решит всё свернуть, едва начав.
[indent] Кей снова и снова обходил учёных, разбившихся в зале на небольшие группы, улыбался, с переменным успехом раздавал комплименты, старался при этом не упускать из виду Алит Льехо, коллегу из инвийского института и руководительницу инвийской стороны программы, следя, чтобы ей было комфортно, и никак не мог избавиться от паршивого чувства, что его голова сейчас попросту взорвётся от напряжения. Это не его место, не его роль, в общем-то, даже не его проект. Мастер Ратенн когда-то всё это задумал, это его замысел, все они собрались здесь во многом, чтобы потом воплощать его идеи. Рядом с ним его ученик - просто подражатель, не слишком удачная реплика. Может, справедливее будет сказать "самозванец"? Кровь запульсировала в ушах с оглушительным грохотом, Кей несколько раз сжал в кулак и разжал руку, затянутую в перчатку, и едва сдержал вздох облегчения, сообразив, что настал момент для торжественной речи, которую они с Алит произнесут вместе.
[indent] Пока коллега говорила, Кей, замерев за высокой, белоснежной кафедрой, немного отстранённо слушал её голос и всматривался в лица присутствующих. Каково им от этой речи? Каково слышать о "заре дружбы инвийцев и эссиан, которая изменит наш мир и представления о нём"? Об общих поисках прошлого и сравнении Идаллы и Кронад? О перекличках пустынь Инве и руин Эссы? О сотрудничестве, "творящем новую вселенную"? Алит всегда говорит ярко, живо, с удивительной страстью - как звучат эти слова для тех, кто слушает её здесь, в Идавеллире? И для гостей-инвийцев, ещё только привыкающих к ледяному великолепию Академии и прохладному гостеприимству эссиан?
[indent] "Как вам всем это нравится?"
[indent] Когда дело дошло до его речи, сам Гиор оказался по-эссиански сдержан, несколько даже скуп на эмоции. В полном света, белоснежном и голубом центральном зале Академии он говорил о поисках прошлого и практических успехах инвийцев, о плодотворности совместных перспектив и о том, с каким оптимизмом все они, участники программы, смотрят в будущее и говорят о возможной трансформации программы в междисциплинарную и ещё более масштабную. Последняя идея была далека от реализации, но Кей не удержался: очень хотелось заронить её в голову присутствующим, особенно тем, чья специализация не связана напрямую с космоархеологией.
[indent] Хотя спускался он со своей кафедры под вполне щедрые аплодисменты, чувствовал себя Кейлинн до предела выжатым и немедленно сбежать в своё убежище ему не дали только отвественность перед Алит и любопытство, настойчиво требовавшее покрутиться среди собравшихся и посмотреть, кто из интересных и значимых лиц почтил их своим присутствием. Вознаграждён он оказался меньше, чем через чтверть часа, различив среди собравшихся исследовательницу, с работами которой был уже несколько лет, как знаком, и примерно столько же задумывался о том, чтобы свести знакомство с автором.
- Простите, Сирелла Орнэль? - Кейлинн улыбался дружелюбно и немного неловко. - Кейлинн Гиор, руководитель программы "Кронад-Идалла" с эссианской стороны, знаю немного о ваших исследованиях и был бы рад познакомиться лично, - он слегка склонил голову в знак приветствия. - Приятно видеть вас на открытии. Вы ведь не работаете напрямую с археологическими проектами, верно? Как воспринимается всё здесь происходящее со стороны представителя другой сферы? - Кейлинн очень надеялся, что ему удалось придать своей улыбке чуть менее смущённый и неловкий оттенок, но, признаться, здорово в себе сомневался.

[indent] Запал официальной, прямо-таки дмпломатической любезности, который совсем недавно пришлось явить за кафедрой, отпустил Кейлинна не сразу: только когда Сирелла смогла-таки наконец вставить несколько слов, он сообразил, что налетел на неё хлеще инвийского пустынного ветра и, кажется, сходу заговорил. Стало неловко, несколько лихорадочная бодрость слегка отступила, и улыбка на губах Кейлинна приобрела смущённый оттенок, очень уж не хотелось начинать знакомство с того, чтобы показаться коллеге-учёному неотёсанным хамом, без дальних разговоров из-за угла атакующим окружающих. Впрочем, кажется, Сирелла отнеслась к его внезапному напору снисходительна, да и вообще выказала такую искреннюю доброжелательность, что Кейлинн с облегчением перевёл дух: она не сердится, а ещё они, похоже, вполне могут оставить в стороне танцы и светские реверансы и поговорить на одном языке.
[indent] Улыбка, с которой он смотрел на Сиреллу теперь, была гораздо более уверенной и свободной:
- Спасибо за добрые слова. Это во многом были замыслы Ратенна, которые он не успел по-настоящему сформулировать и оформить в цельную концепцию, и я всем сердцем рад, что мне удалось закончить эту его работу. И даже сделать её такой, что она вызывает одобрение у учёных, далёких от нашей области, - глаза Кейлинна мягко блеснули благодарностью. Он примолк на несколько секунд, когда появился разносчик, взял высокий стакан с водой с его подноса и вновь взглянул на Сиреллу: - Знаете, я читал об "Алатусе" и был потрясён. Ваш замысл великолепен, я чувствовал подобное, только сталкиваясь с величайшими нашими памятниками. Очень надеюсь, что всё воплотится именно так, как вы хотите и видите. Иногда мне думается, что "Алатус" напоминает мост между величием нашего прошлого и нашим удивительным будущим, - последние слова он проговорил задумчиво и совсем негромко, как делал порой, когда размышления или фантазии норовили утащить его слишком далеко от реальности.
[indent] Однако Сирелла явно была совсем не из тех собеседников, рядом с которыми легко потерять связь с реальностью или нырнуть в свои фантазии: одним махом, едва упомянув о гибели Ратенна и об инвийских бедах, она заставила Кейлинна опомниться и вернуться в настоящее. Неприятные воспоминания, болезненные чувства, ощущая которые невольно жалеешь, что сила эмпата не простирается так далеко, чтобы успокаивать душевную боль, особенно собственную. Тихо вздохнув, Кейлинн сдела глоток воды и кивнул:
- Спасибо, - он встретился со своей собеседницей полным теплоты взглядом. - Вы правы, Ратенн был великим человеком и удивительной личностью. Его импульсивность и горячность спровоцировали его не на один конфликто с коллегами, - Кейлинн слабо улыбнулся, - но с его уходом Эсса потеряла невосполнимо много. Когда-нибудь это станет ясно и тем, кто не понимает этого сейчас. Постараюсь, насколько смогу, развивать то, над чем он работал. Мне и правда тогда досталось, - одно только воспоминание заставило слегка передёрнуться. - Но это, к сожалению, наши будни, - возмущение Сиреллы по части проблем на Инве и угрозы для эссиан-археологов было хорошо понятно, но ответ явно потребовал бы не пары обтекаемых фраз. Кейлинн заколебался немного, оглядывая разноголосую шумную толпу, окружавшую их со всех сторон и явно не располагавшую к долгим разговорам, потом скользнул взглядом чуть в сторону и слегка понизил голос: - Здесь шумно, как на студенческой вечеринке, может, сбежим? - он кивнул в сторону выточенной из белого камня террасы, утопавшей в зелени и пока не захваченной гостями. - Там у меня не будут разбегаться мысли, и я смогу сформулировать, что думаю об Инве и наших проблемах там. А вы пока расскажите, бывали ли вы в инвийской пустыне? - Сирелла ступила на опасную дорогу: как бы ни ныли у Кейлинна шрамы при воспоминании о случившемся в день гибели учителя, пустыня была одной из немногих тем, о которой он был готов говорить до потери пульса, не сбежал бы только собеседник.